День триффидов [День триффидов. Куколки. кукушки Мидвича. Кракен пробуждается] - Джон Уиндэм

Зиллейби был заметно и искренне встревожен, да и в поведении Бернарда я не видел признаков скепсиса. Я почувствовал себя неловко и произнес:

— Действительно, по-видимому, все эти мидвичские дела изрядно поблекли в моей памяти и требуется определенная адаптация. Прекрасный пример работы подсознания: оно стремится обойти неприятности, утверждая, что сложности будут уменьшаться по мере роста Детей.

— Мы все приучали себя думать так, — ответил Зиллейби. — Даже придумывали доказательства, что это уже происходит, но на самом деле ничего подобного не случилось.

— И вы до сих пор не продвинулись в понимании того, как это делается? Я имею в виду «давление».

— Нет. Мне кажется, это все равно что искать средство, с помощью которого одна личность подчиняет себе другие. Нам всем известны ораторы, быстро завладевающие вниманием любой аудитории. Возможно, Дети значительно усилили это качество путем внутренней кооперации и могут пользоваться им направленно. Однако это ни на йоту не проясняет механизм воздействия.

Анжела Зиллейби, почти не изменившаяся с того времени, когда я видел ее в последний раз, через несколько минут вышла на веранду из внутренних комнат. Ее мысли, совершенно очевидно, были заняты чем-то очень важным, ибо она сделала заметное усилие, чтобы переключить внимание на нас, и после короткого обмена обычными учтивыми фразами снова погрузилась в свои думы. Напряженность отчасти смягчилась, когда принесли поднос с чайными принадлежностями. Зиллейби старался изо всех сил, чтобы температура общества не упала до нуля.

— Ричард и полковник тоже присутствовали на следствии, — сказал он. — Вердикт вынесли такой, как и ожидалось. Полагаю, ты уже слышала об этом?

Анжела кивнула:

— Да, я была на ферме у миссис Паули. Бедняжка просто не в себе. Она боготворила своего Джима. С большим трудом удалось удержать ее дома. Она рвалась на следствие, чтобы обвинить Детей. Публично обвинить их в убийстве! Мистеру Паули и мне еле удалось отговорить ее и доказать, что этим она только навлечет на себя и на свою семью новые неприятности, а толку не добьется. Я оставалась с ней все время, пока шло следствие.

— Там присутствовал другой их сын — Дэвид, — заметил Зиллейби. — Похоже, он не раз готов был сорваться, но отец каждый раз останавливал его.

— Теперь я начинаю думать, что, может быть, было бы лучше, если кто-нибудь высказал наконец чистую правду, — продолжала Анжела. — Должна же она когда-нибудь выйти наружу — не сейчас, так очень скоро! Речь нынче идет уже не о собаке или о быке!

— Собака или бык? Я об этом не слышал, — вмешался я.

— Собака укусила одного из них за руку, а через минуту или две попала под трактор. Бык погнался за группой Детей, а потом резко свернул в сторону, проломил две изгороди и утонул в мельничном пруду, — объяснил Зиллейби с непривычной для него лаконичностью.

— Но в данном случае мы имеем дело с настоящим убийством, — вмешалась Анжела. — О, я не хочу сказать, что они хотели его убить! Очень вероятно, они испугались и разозлились, а их обычай таков: если кто-то из них пострадал, ответный удар наносится быстро и не раздумывая. Тем не менее это было убийство, о чем известно всей деревне. А теперь известно и то, что Детям за это ничего не будет. Нет, мы просто не можем оставить дело в таком виде! Ведь Дети не проявляют даже признаков раскаяния! Никаких! Вот что меня пугает больше всего. Они просто убили, и все тут! А теперь, после сегодняшнего следствия, они знают, что, во всяком случае применительно к ним, убийство не влечет наказания. Так что же будет с тем, кто когда-нибудь всерьез встанет на их пути?

Зиллейби задумчиво поднес чашку к губам.

— Ты знаешь, дорогая, хотя у нас и есть основания для беспокойства, но в наши права не входит ответственность за принятие решений. Если когда-нибудь у нас и было такое право, то власти уже давно присвоили его себе. Вот перед нами полковник, который представляет какую-то часть этой власти — бог его знает по какой причине… Да и люди из Грейнджа — не могут же они не знать того, что известно всей деревне. Все пошлют свои докладные и рапорты, так что, несмотря на вердикт, власти получат представление об истинном положении дел. Хотя что они смогут сделать, действуя в рамках закона и под давлением здравого смысла, ей-богу, не могу себе представить. И все же мы должны ждать действий с их стороны. А главное, я со всей серьезностью прошу тебя не делать ничего такого, что могло бы вовлечь тебя в конфликт с Детьми.

— Не буду, дорогой, — кивнула Анжела. — Я испытываю перед ними панический ужас.

— Если голубка боится ястреба, это вовсе не означает, что она трусиха, — отозвался Зиллейби и перевел разговор на другую тему.

Я намеревался посетить семейство Либоди и еще одного-двух знакомых, но, когда мы собрались уходить от Зиллейби, оказалось, что, если мы не хотим попасть в Лондон за полночь, придется отложить эти визиты до следующего приезда. Не знаю, что испытывал Бернард, распрощавшись с супругами — он вообще мало разговаривал с тех пор, как мы приехали в деревню, и едва ли хоть чем-то выдал свои истинные чувства, — я же лично ощущал только облегчение от того, что возвращаюсь в нормальный мир. Мидвичская система ценностей казалась весьма далекой от реальности. Если несколько часов назад мне было трудно адаптироваться к существованию Детей и я удивленно таращился, когда мне о них говорили, то для Зиллейби все это стало давно привычным. Для них элемент невероятного просто не существовал. Они сжились с Детьми. К тому же за последних, к добру ли, к худу ли, они в известной степени несли ответственность. Теперешние заботы имели для мидвичцев общественный характер, заставлявший их опасаться крушения привычного modus vivendi[19]. Ощущение тревоги, которое я вынес из напряженной атмосферы зала собрания, все еще не покинуло меня.

Думаю, что и Бернард не избежал того же чувства. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что машину через деревню и особенно мимо того места, где произошел несчастный случай с Паули, он вел гораздо осторожнее, чем обычно. Наращивать понемногу скорость он стал лишь после того, как мы миновали поворот на Оппли, где и увидели четыре приближающиеся фигуры.

Даже с такого расстояния было видно, что это Дети. Импульсивно я воскликнул:

— Остановись, Бернард! Мне хочется рассмотреть их получше.

Он снова сбавил ход, и мы остановились прямо у поворота на Хикхэм-лейн.

Дети шли нам навстречу. В их одежде чувствовался легкий намек на форму — мальчики были в голубых хлопчатобумажных рубашках и в серых фланелевых брюках, девочки — в коротких плиссированных серых юбках и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только тех двух, возле муниципалитета, да и то плохо — так, общий абрис лиц, а уж потом и вообще одни спины. Когда эти четверо подошли, я отметил, что сходство между ними было даже большим, нежели я предполагал. Их лица покрывал густой загар. Странный отсвет кожи, очень заметный в детском возрасте, теперь скрылся под загаром, но что-то все же осталось, это сразу же бросилось в глаза. Волосы у всех были темно-золотого цвета, носы — прямые и узкие, рты довольно маленькие. Но пожалуй, именно положение глаз больше, чем что-либо другое, вызывало ощущение «чужеродности». Это была какая-то абстрактная чужеродность, не вызывавшая в памяти определенную расу или регион. Я не видел ничего, что помогло бы отличить одного мальчика от другого, и сомневаюсь, что, если бы не различия в прическах, смог бы отличить мальчиков от девочек.